ГЛАВА X. ТАИНСТВЕННЫЙ К. И ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ КРЕСТЬЯН
ГЛАВА X. ТАИНСТВЕННЫЙ К. И ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ КРЕСТЬЯН
Как известно, сюжет комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» сводится к тому, что некий Хлестаков проезжая в Саратовскую губернию к отцу, в Пензе проиграл в карты все свои деньги одному офицеру и на полпути решил поживиться в уездном городе на тупости местных чиновников. Из Пензы в Саратов можно было попасть через три уездных города – Кузнецк, Петровск и Сердобск. В каком из них происходит действие комедии, неизвестно. Но поскольку Петровск стоит на прямой линии между Пензой и Саратовом, место действия комедии скорее всего происходило в нем.
С Н.В. Гоголем Петровск связывает еще одна история. Трудно найти человека, который бы не читал полные поэтического обаяния «Вечера на хуторе близ Диканьки»! Для ранних повестей Гоголя характерен свежий, светлый колорит повествования. Так мог написать лишь человек, влюбленный в украинский народ. В то время фольклор вызывал живой интерес многих современников великого писателя. Среди них известный историк Николай Иванович Костомаров (1817– 1885), часть биографии которого связана с Поволжьем и… Петровским уездом. Дело в том, что одно из произведений этого историка, посвященное Петровскому уезду, опубликовано под литерой «К.». Конечно, со стопроцентной уверенностью утверждать, что это работа Костомарова, нельзя. Тем не менее авторство очерка «Предрассудки и поверья крестьян в Петровском уезде Саратовской губ.», подписанного буквой К., наводит именно на такое предположение.
В сопроводительном письме редактору журнала К. сообщил о себе, что он живет в селе Грязнухе Петровского уезда в окружении крестьян и хорошо знаком с их жизнью и бытом. Далее выразил надежду, что его заметки будут полезны Н.В. Гоголю при создании следующей части «Мертвых душ». Очерк написан человеком, явно не чуждым литературных занятий, хотя торопливо. Почему автор скрылся за псевдонимом К.? Скорее всего, дело вот в чем. Костомаров только что отсидел срок в Петропавловской крепости по делу украинских националистов и в 1848 году поехал в саратовскую ссылку. Будучи ссыльным, он вряд ли мог печататься под своей фамилией. 24 июня 1848 г. Костомаров прибыл в Саратовскую губ., где находилось поместье родителей его невесты Алины Леонтьевны Крагельской. Хронологически это первая этнографическая зарисовка о нравах наших предков и потому особенно ценная. Вот о чем рассказал в ней К.
При рождении младенца в семье делали деревянную куклу в виде мальчика или девочки, в зависимости от пола новорожденного. Клали куклу в деревянный гробик, поместив туда же место родительницы, где плод лежал в чреве матери. Потом относили гробик на чужое позьмо или на задний двор соседа и там хоронили «смерть младенца».
Гулянки на крестины тогда еще не вошли в моду. Просто в дом ребенка являлись кум и кума. Хозяева ставили вдоль избы «мертвую лавку», на которую некоторое время назад клали гроб, расстилали на печи шубу как символ будущего богатства, на шубу сажали новорожденного. В это время никого не должно быть на печи, кроме него. Кум с кумой садились на «мертвую лавку», некоторое время беседовали с хозяевами, наконец, все становились перед иконами и долго молились. Считалось, что «мертвая лавка» предохраняла младенца от сглаза и насильственной смерти. Отмолившись, кумовья завертывали ребенка в шубу и несли в церковь крестить. Поп посвящал дитя в христианство обязательно в холодной воде. Даже зимой ее не подогревали. Если ребенок чахнул, стало быть, дело нечисто – сглазили, надо нести к бабке-знахарке. Встретив родителей с ребенком, старуха брала из печки три уголька, клала в деревянный ковшик, наполненный водой с солью, делала крестное знамение во имя святой Троицы и вспрыскивала («умывала») ребенка по разным местам тела. Если он сох, его сажали в печь вместе со щенком, «и там они визжат добрые полчаса», писал К. Иногда больного парили в бане. Если и это не помогало, несли ребенка в лес. Отыскав зеленый дуб, раскалывали на две половины до корня и через расщелину протаскивали младенца трижды, произнося имя святой Троицы.
Часть очерка посвящена взаимоотношениям молодежи. На молодежных гулянках парни и девицы наперебой старались отличиться друг перед другом хороводными песнями, «в которых или вовсе нет никакого смысла, или заключается такой смысл, о котором не совсем прилично говорить», констатировал автор очерка. Хороводы начинались большей частью в праздники после обеда. Естественно, природа брала свое, и молодые люди влюблялись, но любовь у них «считается дьявольским наваждением, однако ж очень приятным». Влюбленные, не добившиеся взаимности, обращались к ворожее, которая произносила следующее заклинание:
«Не молясь ложиться спать и не перекрестившись встану; не благословясь, пойду из двери в двери в трое двери, из ворот в ворота в трое ворота, в чистые поля. На море на окияне, на острове на Буяне стоят три кузницы. Куют кузнецы на четырех столбах. Бес Салчак, не куй белого железа, а прикуй доброго молодца (или красную девицу) кожею, телом, сердцем (такими-то глазами, такими-то кудрями). Не сожги орехового дерева, а сожги ретивое сердце в добром молодце (или в красной девице); в ястве бы не западал, в поле бы не загулял, в питье бы не запивал, во сне бы не засыпал, с людьми бы не забаивал, во всем бы меня почитал и величал, светлей светлого месяца, красней красного солнца, милей отца-матери, роду и племени. Ключ. Небо. Замок. Земля».
На Кузьминки (день Козьмы и Демьяна) и на святки с 25 декабря по 6 января на селе совершается множество игр и обрядов с целью приобретения жениха и невесты, писал К. Вот одна из игр в изображении этнографа. В избу врываются с шумом, гвалтом ряженые парни и девицы. Они пляшут и припевают до усталости. После пляски ставят посредине избы ступу, как бы венчальный налой. Импровизированные жених и невеста становятся перед ступой и покрываются дружками решетами или горшками, как бы венцом. Еще два парня, словно поп и дьякон, берут светец и обходят с ним вокруг ступы, вслед за тем глава праздника берет жениха и невесту за руки и три раза обходят ступу. Все это время собравшиеся поют:
Всю лучину пресветили
И угарки пережгли.
Тумна тумнота, и угарки пережгли.
Я милова прождала
И насилу дождалась.
Тумна тумнота, и насилу дождалась.
(«Тумна тумнота» повторяется и далее во всех двустишиях, с добавление второй строки).
На шеюшку бросилась,
Слезами залилась.
Ходи, миленький, почаще,
Носи мне побольше.
По синенькой по бумажке,
По целковому рублю.
По склянице вина,
Чтобы я пьяна была.
Чтобы пьяна я напилась
На кроваточку свалилась.
Супрать Кати у кровати
Трое молодцев стоят.
Трое молодцев стоят,
Про Катю говорят.
Про Катю говорят,
Хочут жеребей метать:
Кому деньги, кому платье,
Кому Катенька душа.
Доставались деньги Мишке,
Доставалось платье Гришке,
Ермолаю молодцу –
Катеньку душку.
Ермолай Богу молился,
С Катей спать ложился.
Тумна тумнота, с Катей спать ложился
Далее распевалась песня, «не совсем удобная для печати», начинавшаяся со слов: «Здравствуй, Домнушка-красотка, По всему брюху пошла чесотка». «Песен, негодных для печати, можно было привести целые сотни с разными весьма эффектными вариантами. А если прибавить к ним целые сотни таких же сказок, неудобных для печати, но, тем не менее, весьма характеризующих направление фантазии, то господин Гоголь, для которого, собственно, первоначально я предпринял писать эту статью, получил бы драгоценнейшие материалы для поэтического изображения людей», – заключает К.
В день свадьбы невеста должна уметь хорошо вопить и плакать, продолжает К. «Это – обряд, но случается весьма часто, что горькие слезы молодой проливаются от чистого сердца», – замечает он. При одевании к венцу на рубашку невесты накидывался бредень и им же молодую подпоясывали. Иногда вместо бредня навешивались нитки с многочисленными узелками. Бредень или нитка с узелками должна спасти новобрачных от колдуна. В привязанный к поясу карман насыпался зерновой хлеб как символ будущего богатства. При выходе невеста цеплялась за дверной косяк, чтобы еще раз повопить на прощание. Потом садилась в телегу или сани и, сопровождаемая полчищем родственников и подружек, отправлялась, как говорят, «на суд Божий», в церковь венчаться с суженым, к которому она по большей части совершенно равнодушна. Далее идет описание, какие меры предпринимались в случае, если муж и жена жили плохо, изменяли друг другу. В заключение представлен похоронный обряд и тексты различных заговоров – от крови, червей, лихорадки и зубной боли.
Описание некоторых бытовых сцен в петровской деревне первой половины 19 века демонстрирует мощные остатки язычества, еще бытовавшие среди крестьян спустя 800 лет после принятия христианства.
