Города на юго-восточной окраине России не ставились поодиночке. Возле них всегда строили слободы служилых людей. Слободы бывали пригородными и отъезжими. В одних жили служилые люди городовой, в других – станичной служб. Одни отвечали за службу по городу, другие – за дальние подступы. Те и другие выезжали для провожания и охраны чиновников, послов, казны, товаров, принадлежащих государю и т.д. Станичные караулы подразделялись, в свою очередь, на ближние (относительно данной слободы) и дальние. В Петровской Пригородной слободе жили солдаты, судя по ревизским сказкам, двух или трех рот. Правда, поначалу они именовались сотнями. Количество сотен (рот), конечно же, было непостоянным. В конце 1690-х годов их, конечно же, было больше. Петровчане контролировали часть Московской дороги на участке Саратов – Пенза с прилегающими сакмами и ответвления от большой дороги на Сызрань и Воронеж. На пути в Сызрань и Вольск встал Бурасский острог (ныне с. Старые Бурасы), далее за ним Кашпирский, на донской дороге – Аткарский острог, на Воронежской – Сердобинский (казачий, Петровского уезда), за ним другой Сердобинский (сторожей корабельных лесов Пензенского уезда). Причем ближний Сердобинский должен был осуществлять надзор и за старинной Иткаринской сакмой, ведшей в южные степи. К северу от Петровска находилась Вершаутская (Рождественская) казачья слобода татарско-русская.
В этой пустынной местности сплошной линии обороны не было. Задача состояла в том, чтобы выявить на дальних подступах приближение вооруженных отрядов, определить численность (опытные следопыты умели это делать, взглянув на сакму, след в траве), собрать необходимое число служилых людей и уничтожить отряд. Огромное значение имело, кто первым обнаружит неприятеля и правильно определит направление его движения. Где-нибудь у речного брода, в овраге, роще устраивалась засада, и противник расстреливался без предупреждения. Станичная служба требовала исключительного мужества. В степи спрятаться негде, бой идет стенка на стенку, или ты убьешь, или тебя.
Ранним утром в остроге к приказной избе сходились свободные от службы станичники, слушали новости, наряжались на службу, производились замены: кто-то заболел, у кого-то конь захромал... Закончив разговоры, шли по дворам – кто седлать буланого, кто по домашним делам. Одни отправлялись на сутки на ближние посты, другие на неделю и дольше. С собою брали сухари, толокно (толченую немолотую муку), квас, солонину, овощи с огорода, печеные яйца. Вооружение станичника составляли мушкет, пара пистолетов, копье, сабля. Как зеницу ока берегли ручное зелье (порох) – в любой дождь и снег он должен оставаться сухим, отчего и поговорка пошла. А это непросто – непромокаемой одежды люди не успели придумать. Наличествовало такое архаичное оружие, как лук со стрелами: в дождь невозможно зарядить мушкет сухим порохом.
Один петровский старик рассказывал в начале XIX века: «Бывало, поедем в поле на работу. Вдруг сторожевые на башнях выставляют знак на длинных шестах или бьют в набат, извещая, что едут кубанцы. Мы с поля опрометью домой, запираем ворота крепости, засыпаем их землей, стреляем с башен из пушек, ружей и луков. Враги не отваживались на штурм: поездят вокруг крепости и удалятся. Так часто мы отсиживались в крепости от этого поганого народа». Стычки со степняками и «ворами» – вольными казаками – были делом обыденным. Вот одно из донесений Петру I казанского генерал-губернатора Апраксина:
В нынешнем 1709-м году из верхних казацких городков с Медведицы и с реки Терсы воры злодейственным своим вымыслом на Саратовской степи близ города Петровского стояли станом и разбои и грабежи всяким проезжим людям чинили и хотели воровство свое умножить. И о том воровском их сборе уведав я, что они такое воровство чинят, велел на тех воров итти с твоими государевыми ратными людьми ис Петровского дворянину, которому город приказан, Александру Жмакину, чтоб их воровское собрание разбить и искоренить. И в нынешнем же в 1709-м году марта 21 день писал ко мне в Казань ис Петровска Александр Жмакин, что он с петровскими служилыми людьми на тех воров ходил и на степи, где они своим воровским собранием стояли, разбил всех их, воров, со многим боем, с пушечною стрельбою и умножить тем ворам злодейства своего не дали, и из них трех человек со многими заговорными воровскими письмами взяли живых. И те воры, бився с теми служилыми людьми, трех человек солдат убили до смерти ис пищалей... И ныне в тех местах никакого воровства нет.
«Воров» было много, раз Жмакин, награжденный пятьюдесятью рублями, ходил на них с пушками. Как явствует из показаний пленных, это был один из отрядов Кондратия Булавина, в котором находились казаки с верхних казачьих городков Медведицы и Терсы. Мятежники собирались ехать «для разорения сел и деревень в Русь». С малыми силами они не отважились бы на это. Таким образом, служилые люди выполняли не только пограничные, но и полицейские функции, подобные тем, которые выполняют сегодня в Чечне внутренние войска МВД России. Казаки бились с казаками. Но надо иметь в виду, что донские казаки и те, что служили в Петровске и окружающих слободах, не были одним и тем же сословием. В описываемое время на Дону, Кубани, на Урале и в Запорожье жили вольные казаки, которые не входили в вооруженную организацию Русского государства. То есть это было самостоятельное военное сословие. Казаки Петровска, Пензы и других городов «материковой России» входили в состав вооруженных сил государства как представители совсем другого сословия – служилых людей по прибору, наряду со стрельцами, пушкарями, воротниками и т.д. Служилых людей правительство могло бросить на любой участок России, не считаясь с их мнением – история с переведенцами в Азов и Петровск это прекрасно иллюстрирует. Вольных казаков правительство тоже могло перевести, например, на Терек, но – с их согласия, в обмен на какие-либо льготы, за деньги или иные подарки.
После подавления Астраханского (1705 г.) и Булавинского (1707–1709) восстаний, правительство перевело верхнемедведицких и верхнехоперских станичников в разряд пахотных солдат. Однако те в своих челобитных продолжали именовать себя по старинке станичниками. Перевод из казаков в пахотные солдаты обусловлен неприязнью, которую питал к казакам Петр Первый и той высокой оценкой, которую он давал полкам «нового строя». В 1742 г. в Петровске среди служилых людей еще встречаются «солдаты конной роты» и «пешие солдаты», т.е. потомки конных и пеших казаков.
В мае-сентябре 1711 г. казанский генерал-губернатор Петр Матвеевич Апраксин (1659–1728) возглавил поход на Кубань против татар, ногайцев и казаков-некрасовцев, остатков булавинского войска. Спасаясь от репрессий, некрасовцы в 1708 году прорубились на Кубань со своими семьями и основали своеобразную казачью республику, воплощенную мечту Степана Разина и Кондратия Булавина о социальной справедливости. Два столетия – сначала в России, а потом и после бегства за рубеж – в этой антимонархической республике жили по «закону Игната» (Игнатий – имя их первого атамана Некрасова). Живя по милости кубанских салтанов на их земле, некрасовцы были вынуждены вместе с ними ходить в походы на Русь. Среди некрасовцев было много выходцев с Медведицы из числа старообрядцев.
Целью похода Апраксина на Кубань было наказание кубанских народов и некрасовцев за нападение на российские «украйны». В 1711 году кубанцы, блокировав Петровск, дошли до Пензы и отступили, захватив пленных, лишь после того, как были атакованы правительственными полками. П.М. Апраксин писал своему брату, «что к Саратову приходили татары с Кубани, к Петровску и близ Пензы, и по донским верхним городкам, число немалое, более тысячи человек». Апраксин преследовал неприятеля до устья Кубани, где сжег все некрасовские городки. На обратном пути он встретил возвращавшихся с набега на саратовско-пензенский край татар, снова вступил в бой и освободил 2 тысячи русских пленных. Историк А.А. Гераклитов читал документ на землю пахотных солдат Сердобинской слободы, из которого видно, что в том 1711 году «вся слобода была выжжена кубанцами, причем сгорела и церковь, а жители были убиты или уведены в плен».
Еще более жестоким для Петровского уезда оказался набег кубанцев в начале августа 1717 года. 30 июля 1717 г. казанский губернатор П.С. Салтыков получил известие из Царицына о том, что кубанцы выступили в поход, собираясь идти «вверх до Симбирска». Губернатор распорядился о сборе ополчения в Пензе под командованием князя Мещерского. Но недоучел сил и маневренности противника. Кубанцы шли ускоренным маршем, впереди были некрасовцы. Их вела ненависть к никонианцам (сторонникам автора церковной реформы патриарха Никона), к тем, кто изменил старой русской вере, «древлему благочестию». Кубанцы блокировали крепости, не штурмуя их, и за счет этого уже 1 августа окружили Петровск. 2 августа их отряды носились по Узинскому стану, хватая пленных и отправляя на пункты сбора. К 3 августа Пенза, где князь Мещерский начал сбор войск для отпора кубанцам, попала в плотное кольцо окружения. 6 августа кубанцы разоряли уже предместья Саранска. Вся, что находилось южнее Суры и Мокши, было обращено в пепел. Только в Пензенском, Петровском и Саранском уездах кубанцы убили и взяли в плен 17977 человек. По другим данным, кубанцы увели с собой 30 тысяч русских людей. Есть и другие данные.
Наиболее полную информацию об ущербе, понесенном Россией в результате «большого кубанского погрома», поведал в исторической литературе И.И. Голиков, автор многотомного панегирического труда о Петре Первом. Вот что сообщил один из первых русских историков:
Напоследок опишем мы вышеупомянутое в августе месяце вторжение в границы Российские татар крымских и кубанских. Сии вечно бывшие враги наши, в показанном месяце, под предводительством Бухты-Гирея Дели-Салтана и братьев его Аджи Гирея, Белги Гирея и Имам Гирея, когда приметили, что россияне, полагаясь на святость трактата с султаном (Турции) и с ними заключенного, отвели войска свои от границ их, в великом множестве татар, азовских бешлеев и других народов, а также имея при себе изменника донского казака Некрасова с казаками, сверх всякого чаяния впали в пределы Российские и разорили: 1. Предместья городов Царицына, Пензы, Симбирска, Саратова, Инзарска, Петровска и Ломова с их уездами; 2. Между Тамбова, Воронежа и во многих пригородках, а также по рекам Хопру и Медведицы и окольным местам произвели страшное опустошение; городки Кашпир (под Сызранью), Рамзаевский (Рамзай между Мокшаном и Пензой) и иные, приступом взяв, разорили; во всех оных местах, также в части Казанской губернии, в городах донских казаков, в Харьковском и Изюмском уездах все селения и хлеб предали огню, все имение и скот пограбили. И по исчислении побили разного звания людей 712, в полон взяли 12107 человек, церквей сожжено и разорено 80, не считая деревень; лошадей и скота разного отогнали 163120, и убыток, кроме людей, оценен в 622657 рублей… Из всего сего числа донскими казаками отбито у сих варваров в плен ведомых людей только с 1500 человек.
В Российском государственном архиве древних актов хранится дело «О приходе к городу Петровску кубанцов и о разорении от них слобод и о взятых слобод людей и о побитых». Дело представляет собой донесение в казанского губернатора в канцелярию Правительствующего Сената «о взятых ис Пензенского и с Саранского уездов в приход неприятельских людей кубанского Багтыгирея салтана с войски и каракалпаков в полон людей и о разорении и о сожжении сел и деревень»:
Сего же 717 году октября 15 дня писал ис Петровска маэор Гаврило Воейков, что в приходе оных неприятельских людей кубанцов в Петровском уезде разорены и выжжены салдацкие Иткаринская да Сердобинская слободы. Из них взято в полон людей из Аткаринской мужеска полу семьдесят пять, женска девяносто семь, побитых четыре человека, из Сердобинской слободы мужеска полу священник да салдат семьдесят пять, [по-видимому, пропущено: «побитых восемь человек»], женска полу сто тридцать, да петровских салдат в партиях побито восемь, в полон взято мужеска полу девятнатцать, женска восемь. Всего петровских и вышеписанных слобод взято в полон и побито четыреста двадцать пять человек».
Относительно малое число погибших говорит о том, что большинство солдат находилось в осаде в Петровской крепости, а какая-то часть вела в «партиях» разведку, ездила в качестве вестовых и т.д. 22 убитых – довольно серьезные потери, свидетельство ожесточенной борьбы. В числе пленных пахотных солдат были в основном дети, подростки и женщины. Стариков кубанцы не брали, поскольку это был плохой «товар», который на анапском невольничьем рынке и даром не брали. Там ценились мужчины и подростки. Отсюда преобладание среди пленников женщин.
В целях укрепления юго-восточных рубежей именным указом Петра от 15 ноября 1717 г. велено «два полка драгунские отправить с Украйны в Казанскую губернию в прибавку к прежним двум полкам к тем, о которых в Сенате определено; и быть им тамо для бережения от приходов татарских; а над ними иметь команду и идти с тем корпусом бригадиру Кропотову; и стоять ему меж Саратова и Пензы; а чтоб оные полки шли в путь немедленно, и для того дать им сани на два человека, а для посылок и разъездов дать тому Кропотову донских казаков 500 человек, да и самому войсковому атаману со всеми казаками об оном с ним, Кропотовым, сноситься и к воинскому промыслу быть в готовности во всякой».
Драгунские полки простояли в Петровском уезде до весны 1722 г. и ушли в известный Каспийский поход. В походе им пришлось перенести немалые трудности. В послании Сенату Петр Первый сообщал: «Мы от Астрахани шли морем до Терека, а от Терека до Аграхани, отколь послали универсалы (грамоты); а там, выбрався на землю, дожидались долго кавалерии, которая несказанный труд в своем марше имела от безводицы и худых переправ, а особливо тот корпус, который от Астрахани шел с генералом майором Кропотовым».
В 1718–1720 годах между Волгой и Доном была построена Царицынская оборонительная линия. После этого содержать пограничную стражу под Петровском стало бессмысленно. Пахотных солдат, по указу императрицы, назвали казёнными, или государственными крестьянами. Появились свои купцы и цеховые – ремесленники. Крепость перестали ремонтировать, она ветшала, и город с каждым десятилетием все отчетливее приобретал черты мирного поселения, в котором главной стала забота жителей о хлебе насущном. Но они всегда помнили о тех, кто проторил первые тропы в Диком поле, и гордились своим происхождением.
